“Дерево немо, а вежеству учит.”

                                                                                Так в народе издревле сказывают.

  …Отчаянно захотелось пить при виде иссушённой ежедневным, палящим изнуряющей жаждой суховеем клумбы… Мимо неё прохожу каждый день, проникаясь выворачивающим наизнанку душу состраданием к её отчаянно вопящим беззвучием мучениям. В партитуре уже хорошо, да нет – отвратительно хорошо устоявшейся в Донецке похожести, полуживым безводным истощением томятся здесь почти все городские, цветочно нежные оазисы. Отчего в последних годах до мозга костей пробирает озноб отвращения к людям, насилующих городскую землю помпезными высадками цветов на цветочных клумбах Донецка.

  Для чего, зачем!? Цветы, доверчиво надеясь на доброту человеческих рук, пожалуй, один раз могут вдоволь напитаться влагой, когда корнями, насытившимися однажды водой, наперегонки вгрызаются они в ещё влажную, после обильного полива почву. Рывок жизненного оптимизма – и вскоре обязательно появляются на клумбах первые бутоны цветочной радости!..   

  А дальше — начинается для них ад, по-Донецки. Ускоренным кошмаром меркнут видимые всякому прохожему, если он замедлит шаги и присмотрится, краски задыхающихся от жажды листьев и чудом успевших, или сумевших, зародиться в условиях абсолютного безводья цветов. Что смотреть им на солнце, если оно, неуемным жаром алчного обладания девственно беспорочной, соблазнительно безупречной красотой цветочной самобытности, мощно звереет неприкасаемым всесилием небесного божества. До обмороков долгого забвения изничтожает, обезвоживает оно землю… Но только в них, в тяжёлых и прозрачно волшебных каплях влаги есть та бесценная крупица Земного благополучия, что Земной Жизнью на этой планете зовётся…    

  Ах, да! Розы! Десятилетиями они определяли культурно-деловой имидж хорошо, к тому же, промышленно развитого Донецка, насыщая атмосферу города стойким ароматом благополучия в жизнях горожан. То время, не рисованное в мечтах, а реально растянутое в сотнях километров хорошей и долгоиграющей памяти, имеет мало общего с сегодняшними буднями. Свезёт кустам гордых красавиц, которые укоренятся в теперешнем Донецке на центральном бульваре, в честь Александра Сергеевича Пушкина названного. Там, в неизменном в десятилетиях анклаве сверхгусто припудренного постоянной ухоженностью иллюзорно-пошлого престижа – и проживать, и шумно-наглядно тусоваться, без дела просто болтаться — чрезмерно зачётно!

   Изредка, но работники местного зеленстроя, истрёпанные кабалой безденежья человеко-единицы исключительно женского пола, с натруженными тяжёлым трудом руками и безвылазно погрязшие в рабской привязанности к своему безобразно-позорно, копеечно оценённому, стыдобно слёзно оплачиваемому труду — подпоят цветы, терпеливо взрыхлят кормилицу землю на клумбах. Заметила, копаются эти люди в земле пушкинского бульвара, часто – на коленях, с тяжело упёртыми в землю глазами… С наглухо скрытыми в глубинах своих раздумий, от любопытства прохожих, душами. Ужасно, но редко кто и присмотрится к этим людям, усреднённым обстоятельствами женщинам, устойчиво надёжным и морально терпеливым к тяготам жизни.

  Одного внимательного взгляда на них достаточно, чтобы не сметь и думать по-другому.       

   Однако привычка, или ритуал непрерывного обожествления цветочной пыльцой когда-то придуманной специально для Донецка райской сказочки о его особой исключительности, как не тленная во времени и хорошо прижившаяся в городе достойная всяческого продолжения идея из прошлого. Всеми возможными силами способна она и сегодня ублажать благородным цветочным разноцветьем блуждающий по красотам центрального показного безветрия застолблённый генеральным планом развития Донецка городской центр. Что есть – достаточно раздутый полномочиями пункт в многоступенчатой программе желательного городского функционирования. Со всеми, сопутствующими ему властно-управленческими атрибутами и особенностями накипевших буграми несправедливости на поверхности помпезного тщеславия нравов. Ещё бы!

    Приятно думать, что Донецк – это розы. А розы? Правильно! Это – Донецк!

  Да достаточно нервно расшатались помутневшие видения цветочно-розового счастья в резко изменившимся в пространстве и в сознаниях векторе дальнейшего бытия, в провинциально безнадёжном захолустье.

  А как же по-другому, если, углубляясь в дворовые пенаты Донецкой сути, какие-то шаги в не парадную захламлённость городских дворов – и в самом начале… попросту грустишь. Потом – недоумеваешь. Дальше – страдаешь, сильнее, чем можно это выразить словами. И уж совсем негодуешь, когда утыкаешься лбом в невидимую, мобильно подвижную стену смешанного противостояния в городе всех ХОРОШО и всех ПЛОХО. Потому что во все стороны от такой противоестественной мешанины – реальность, тихо поскуливающая воем натренированной в годах понятливости: надо выживать или…

 Как у кого получится. И людям, и цветам.  

   О липах в Донецке – с абсолютным пристрастием. Помню, с каким восторгом встретила появление липовых саженцев на одной из второстепенно смирно притихшей в своей  непригожести Донецкой улочке. ЛИушки, липУшки – мгновенно сложились эти ласково-приветливые слова в моей душе. Уж очень милыми созданиями выглядели едва покрывшиеся блеском молодой зелени липовые саженцы, которым предстояло взрослеть и мужать, и жить в моём городе.

Дальше – словами Чарльза Диккенса:

  «Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, — век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю, — словом, время это было очень похоже на нынешнее, и самые горластые его представители уже и тогда требовали, чтобы о нем — будь то в хорошем или в дурном смысле — говорили не иначе, как в превосходной степени».

  Удивительно, но эти строчки – и моя великая и личная стихия единства с окружающим меня миром. К счастью, щедро одаривает он меня встречами с очень интересными людьми. Одна из них – знакомство с последующим взаимно доверительным общением с липчаниным, Василием Васильевичем Шаховым. Его ментально разносторонняя могучесть для меня равносильна безбрежной правдивости Алексея Максимовича Горького. Где в каждом его слове – отражение, как обличение, лживо-убогого мироустройства. Знаю теперь силу Горьковских слов: СЛОВА НИЧЕГО НЕ СТОЯТ, ЕСЛИ ГОВОРИШЬ ИХ ВОЛКУ.

  Да пусть они и не слушают. А душевность и простосердечие, по-Горьковски-по-Шаховски  – это совесть.  А ещё – бескорыстие, рассекающее на части подлость.  

  К добру, что без неё начиналась очень трогательной история о переселении деревьев из города Липецк в город Донецк, с ознаменованием этого чудесного события установлением памятного камня в самом начале полюбившейся мне липовой аллеи. Заворожённые магией особой охоронной грамоты от липецких властей, в виде надписи со словами добрых пожеланий и эмблемой в виде пышно разродившейся липы на том камне, смело врастали в Донецкую землю липовые саженцы, повторюсь, в очень не простое время. Не обошлось без потерь. В первую же зиму несколько саженцев погибли. Но те, что перезимовали, заметно наступившей весной посерьёзнели. И стало сразу понятно – процесс сложной адаптации деревьев, отлично подготовленных у себя дома к переселению в другой город, оказался успешно завершённым.

   Печально озвучивать, но в каждом последующем году облетал с молодых ЛИпушек лоск былой о них заботы, в их родном Липецке. Неряшливыми оборвышами стоят они теперь на той знаковой алее. А ещё — невозможно нынче прочитать на том памятном камне надпись, послание липчан дончанам (на камне, дословно: городу миллионов роз — от жителей из города лип) – стёрлись, смылись порукой кругового невежества нужные дончанам слова поддержки из славного Липецка. Так же невозможно избавиться от чувства сострадания к заброшенным людским бессовестием деревьям.

  Быстро иссякло добро. Никто деревья не поливает, никто не помогает липовым кронам правильно сформироваться, Бандой лохматых оборвышей, стыдящихся своей неопрятности, выживают мало прибавившие в своём росте липы, к счастью, уже хорошо укоренившиеся в лихолетье Донецких будней. Думалось, не выдержать им битвы с сорняками, что бурно расселились этим летом рядом с деревьями. Да в один из дней покосили обнаглевший, вымахавший чуть ли ни в рост с липами чертополох, одним махом изрубили его задыхавшейся от объёма работы травокосилкой. Бурой трухой рассыпались сорняки между застывшими в бездействии деревьями.

   Вопиющая внешняя неряшливость этих лип, вразнобой, абы куда попало распрямивших свои нестриженные ветки, уже наверняка переродила их знаменитую на весь мир, головокружительно источающую в дни жёлто-пушистого цветения породистость в жалкое отрепье бомжующих сирот. Вполне свыклись деревья с салфетками особого, интимно туалетного назначения, число которых каждое утро увеличивается среди деревьев. Нередко там же валяются и пустые пивные бутылки, и опустошённо водочные, и винные, и крысиные останки. Полчища, отряды быстро размножающихся грызунов спешно заселяют Донецк. Условия для их быстро растущего поголовья здесь – идеально роскошные. О хронически нагло организованном в Донецке не вывозе мусора из городских дворов – смело и громко вопят дикторы в новостных местных репортажах. Где неделями, где-то – и поболее – добреют быстро гниющие под спекотным солнцем мусорные залежи.

 Донецк давно забыл о регулярно добросовестном вывозе мусора с территории своей уникально природной локации. Равно, как и о систематизированной уборке дворов и улиц. Жители города, в значительном большинстве, оплачивают выдавленные из воздуха цифры соответствия оказанным им, понимай — вообще никаким макаром не оказанным, горожанам услугам. 

  Что движет нынче этим бренным миром…

   Но обнаглевшие, хитро скроенные уникальной способностью быстрого приспособленчества к любым жизненным реалиям крысы смело перебираются со свалок в магазины, в квартиры граждан, обалдевших от таких нечаянных встреч с хвостатыми тварями на территории своего частного проживания.

    Когда-то, в репортажах из неприкаянной, богато и вечно “загнивавшей”, гниющей и по сей день Америки(!?) глубокоуважаемый доктор в области политологии, Валентин Зорин, окрестил подобное явление неизлечимым злом в истории Соединённых Штатов Америки. А среду обитания нищих и вечно голодных людей в подобных условиях – пропечатал в своих посланиях в Советский Союз не красиво известным словом: ГЕТТО!

     По совести, а теперешняя крысиная вольница в Донецке – это что, по своей сути, будет… Неудобно как-то перед Валентином Сергеевичем Зориным. Но, видеть очевидное и не замечать его настырную, дурно попахивающую, остекленевшую изворотливым ловкачеством данность – давно похлеще обычной халатности есть, со стороны ответственных за порядок в городе людей.

  А, может, в такой, славно обустроившейся (!!!) в Донецке и нахально стремительно разрастающейся неряшливости и утвердилось наглядное, как пособие к перерождению, “освобождение” от общепринятого комфорта чистоты в среде цивилизованного человеческого обитания? Как будто слишком долго грелся ухоженный Донецк теплом внимания к себе со стороны жителей других городов и даже стран. Но, получается, споткнулся, забуксовал в мякине блудословия.

  Не словами, но аскезой благо творящих действий поддерживается любая идея о  прекрасном. Что может быть ещё прекраснее деревьев, которые даром добрых и собственными руками олицетворённых пожеланий от незнакомых людей, легко преодолевают большие расстояния, чтобы навсегда укорениться в почве дальнего гостеприимства. Точно забылось, что начинается оно в любом городе чистой ухоженностью цветов и деревьев. Как было когда-то в Донецке.

  Мощно всколыхнулось, помнится, чуткое воображение липецкого хранителя и неутомимого, по всему честному миру распространителя многосторонней российской словесности, Василия Васильевича Шахова, когда всей своей душой он возрадовался прибытию лип в Донецк. Не свидетельствовала, но предполагаю, что обряд закладки памятного камня, сегодня – облезлый огрызок бесталанной заброшенности, был соблюдён здесь по всем правилам. Можно не сомневаться, где-то пылится и радостный видео репортаж об этом событии.

  Но сегодня я очень грущу, тревожно вспоминая то счастливое время, несказанно обогатившие меня истинной радостью общения с замечательно не ординарным человеком, Василием Васильевичем Шаховым, всегда гордившимся своим краем и людьми, мыслями и делами которых творилась и продолжает питаться Российская история.

  Я пребываю в мучительном смущении перед зрелой юностью липецких бесхозных красавиц, нелепой и сиротливо босяцкой когортой прозябающих в круговороте взбесившегося празднословия на Донецкой земле.

   Заземляя его бравурность, оглядываюсь по сторонам, в поисках понятливости, с тех и с этих сторон: что есть любой цветок, любое дерево без человеческой заботы о них?                     

   

                                           С уважением, Людмила Марава. ДОНЕЦК!!! 11 августа, 2024 год.